Тресса.Ру

Системы восприятия

– Тебе нравится чужая боль? Почему? – Заноза очень серьезно смотрит на Мартина, и видно, что не отстанет, пока демон не ответит и не объяснит причину. Для упыря это кажется очень важным – знать «почему».
Мартин трет переносицу, разливает по стаканам виски и уже было собирается ответить колкостью, но задумывается. А правда, почему?
Боль бывает разная. Для Нэйда Алакран она как конфеты, шоколад или мороженое. Как музыка или литература. Живопись тоже подойдет для сравнения. Как объяснить тому, кто не любит причинять боль, почему ты ловишь кайф от чужих страданий, да и от собственных тоже получаешь не меньше удовольствия?
Наверное, для этого пришлось бы пересказывать свою историю. Нэйд этого не хочет: не хочет рассказывать Занозе о своем обучении, не хочет, чтобы упырь брезгливо кривился, представляя подвешенное к потолку на цепях тело друга. Не хочет, чтобы Заноза, слушая о том, какие раны может оставить тот или иной инструмент, как выглядят следы от плетей или ножа, жалел его, страшного и опасного демона.
На Нэйде попробовали все, и не по одному разу. Палач заставлял его раз за разом захлебываться криком, просить прекратить, молить о пощаде. Но разве экзекуторы дома Алакран способны испытывать жалость? Они не умеют, не знают сострадания и не наслаждаются своей работой, они мастера, но при этом лишь куклы, демонические создания с одной-единственной функцией, позволяющей им мастерски проделывать свою работу. Нэйд хорошо помнил страх и отвращение, которое испытывал, видя, как кожа под воздействием огня или кислоты покрывается пузырями, пузыри лопаются, а рана превращается в кровавое месиво. Он терял сознание, а когда приходил в себя, оказывался совершенно здоровым, целым и невредимым и списывал все видения на кошмар. Кошмар, который начинался заново, потому что дверь в спальню открывалась и входили палачи. Он ненавидел Эрте за то, что тот без объяснений, без слов отдал его для пыток, он не мог понять, в чем же виноват, что сделал не так, чем разозлил главу клана.
Оказалось, ничем. Эрте ждал, пока Нэйд наконец поймет, что физическая боль ничто, что ее не существует, если демон этого не хочет.
Педагог, зеш! Убить бы его, да не по зубам пока что.
Как объяснить юному упырю, что со временем начинаешь скучать по боли, начинаешь понимать ее ценность? Как объяснить, что боли можно радоваться? Когда что-то болит, будь то простреленная нога или разбитое сердце, это означает, что ты жив. Все еще жив и все еще человек.
И все же Мартин не отвечает на вопрос Занозы. Вместо этого он задает свой:
– Какова для тебя кровь на вкус? Она же разная, я прав? Ну там, не знаю, может быть, как шоколад, или клубника, или...
Теперь приходит очередь Занозы впасть в задумчивость. Наверное, потому что упырь не помнит, какими были на вкус шоколад, мороженое или рождественский кекс.

Серенада для прекрасной дамы

Воскресенье, день

В таверне, несмотря на выходной день, было поразительно пусто и тихо. Берана за стойкой, Мартин в темном углу за столиком и пара девочек со второго этажа рядом с музыкальным автоматом.
Подошедшего Занозу Мартин поприветствовал вялым кивком, отсалютовав ему стаканом с остро пахнущей специями мутной жидкостью.
– Доброе, что бы там ни было сейчас на улице.
Заноза, озадаченно моргнув, сунул нос в стакан:
– Мартин?
– Рассол, – пояснила Берана, ставя рядом с упырем глиняную кружку и две стеклянные банки с притертыми пробками, наполненные темной жидкостью. – Похмелье у сеньора Мартина. Ж-ж-жуткое.
– Меня же всего сутки не было, – Заноза, вздохнув, убрал банки с кровью в карман плаща, скользнул взглядом по кружке, подвинул ее обратно к Беране и только потом задался вопросом – а почему так пусто? Обычно по выходным тут куча народу. Куда все делись?
В голову упыря закралось нехорошее предчувствие. А вдруг пьяный демон пошел вразнос, переубивал всех, до кого смог дотянуться, и сейчас в подвале таверны полно трупов? Но, поразмыслив, это предположение Заноза отмел как несостоятельное. Кровью не пахло, а следовательно, бойни тут не было.
– Так что случилось? – вопрос Занозы был адресован скорее Беране, а не Мартину. Демон вряд ли расскажет, а упыря мучило любопытство.
– О! Заноза, ты не представляешь себе, что тут было!
И Берана рассказала.

читать дальше Серенада для прекрасной дамы

Трудовые будни

Онлайн-конференция участников ФБ 2*** года начиналась невесело. Орнольф Касур, он же капитан, замер перед экраном ноутбука, вглядываясь в лица сокомандников. Пауза затягивалась. Участники заметно нервничали. Учитывая, что капитан решил собрать их всех в одно время, чтобы обсудить несколько важных, по его словам, вопросов, а не поговорил приватно с каждым, ничего хорошего этот сбор не сулил.
Орнольф со вздохом открыл синюю папку и зачитал:
– Состав команды. Райтеры: Альберт Нордан и Марина Чавдарова. Художники: Зверь и Артур Нордан.
За спиной Орнольфа презрительно фыркнул сокапитан:
– Художники... От слова «худо».
Художники, как обычно, отреагировали философски, то есть не удостоили Паука даже словом.
– Тишина. Я продолжаю. Крафтеры: Заноза и Мартин Фальконе.
Мартин, высунувшись из-за плеча Занозы, помахал Орнольфу рукой – мол, я тут.
– Косплеер... один-единственный. И незаменимый. – Орнольф озадаченно перечитал текст с листа и нахмурился: – Почему господин косплеер до сих пор не предоставил личные данные?
Из рябящего помехами окошка онлайн-конференции раздался приятный мужской голос:
– Я буду из-под командного анонима. Знаете ли, не хочу направо и налево личными данными светить.
– Данными он светить не хочет, зато всем остальным сияет – смотреть больно. – Сокапитан, похоже, был не в духе, и ему ничего, абсолютно ничего не нравилось.
– И наконец, наша техническая поддержка. Дэвид Нортон...
На экранах конфы зашевелились. Похоже, на этот раз разбор полетов грозил только перечисленным участникам команды.
Капитан поправил несуществующую фуражку и, откашлявшись, начал:
– Во-первых, я хотел бы похвалить наших художников за низкорейтинговую... картин...ку. Отцу Артуру удалось очень… интересно передать настроение книг. Однако у меня вопрос. Как мы привяжем это к канону?
Артур пожал плечами:
– Мне не сказали, что конкретно нарисовать. Получите, что вышло.
– Но там натюрморт! – не выдержал Паук и, отодвинув Орнольфа, вперился в Артура испепеляющим взглядом.
– Напишите, что это ваза с фруктами Ахмази, – распорядился Эльрик де Фокс, которому до выкладок было совершенно нечем заняться и который числился бартерщиком.
– Так и запишем. – Орнольф усадил Паука рядышком и вручил ему ручку и листок бумаги: – Пиши.
– Что писать? – Паук покосился на Орнольфа очень недружелюбно. – Рыжий, ты вот сейчас мне занятие придумал, чтобы я заткнулся и не влезал?
– Полагаю, «да» будет неправильным ответом?

читать дальше Трудовые будни

Первая встреча (Мартин и Эрте)

(Мартин и Эрте)
– Я мертв? – холода, пробирающего до самых костей, леденящего кровь, больше не было, и боли тоже не было. Обе ноги и руки на месте. Впрочем, Нэйд помнил, что руки у него были в полном порядке даже после того, как сработавшая ловушка взорвалась прямо под ним. Взрывная волна отбросила искалеченное тело к стене, сверху обрушился град осколков, потекла ледяная вода, мешаясь с кровью и снегом. Руки были целы, потому что он помнил, как, обдирая пальцы, хватался за обломки, пытаясь выбраться из пещеры.
– Несомненно, – ответ пришел откуда-то извне. Голос показался неприятным, каркающим, и тот, кто отвечал, даже не скрывал насмешки.
– И... что теперь? – Нэйд крутанулся на месте, пытаясь рассмотреть невидимого собеседника. Но как увидеть то, что невидимо? Вокруг только светящаяся белизна, непроходимый туман, плотный, как молоко снежной манты, и такой же сладко-острый на вкус. Тошнотворный.
– Все зависит от тебя, – из белого марева выступил человек. Таких Нэйд не видел ни разу. Да и человек ли он? Высокий, тонкий, словно ивовый прут или экзотический клинок, что привозят купцы из далеких южных земель. Черноволосый, златоглазый и... страшный... или нет, все-таки красивый... и все же – ужас до чего уродливый. Вроде и черты лица правильные, а смотришь – жуть берет, словно из глубины глаз глядит на тебя что-то неясное, темное, совершенно нечеловеческое. И внешняя красота плывет, словно кусок металла в жарком огне горна, расползается, теряет форму, являя на поверхность совсем чуждое любому человеку. Будто лепил его скульптор, которому самое место в скорбном доме.
А пока Нэйд раздумывал, он подошел ближе, присел рядом с Нэйдом на корточки.
– Хочешь ли ты жить дальше или хочешь уйти к своим богам?
Вместо ответа Нэйд насупился и процедил сквозь зубы: «У меня нет богов». Повторил то, что не раз слышал от тетки, воспитавшей, взявшей в семью посвященного духам ребенка. Только она-то как раз жалела его, говоря: «Нет у тебя богов, и богам ты не нужен, некому присмотреть за тобой, найденыш».
– Значит, хочешь жить. Ну что ж, это в моей власти, – демон, определенно, это демон, только они являются таким, как Нэйд, – покинутым, оставленным без присмотра и не желающим умирать. Но ведь и с демонами можно договориться...
– А что взамен? Душу не отдам! – он обнаглел настолько, что начал торговаться. Если демон пришел, значит, демону что-то нужно от него, от Нэйда, и он не бесполезен.
Нэйд лихорадочно вспоминал все слышанные когда-то сказки, выпаливал то, что, по его мнению, могло заинтересовать демона, тут же брал свои слова назад, перебивал себя, предлагал другое, но так и не решился отдать ничего из того, что сам же сумел придумать. А демон молчал. Его, похоже, забавляли эти торги – и забавлял сам продавец, который со свойственным юности пылом расхваливал свой товар так, что не находил в себе силы с ним расстаться. А потом демону прискучило ждать, и Нэйд провалился в черный колодец безвременья, так и не узнав, что же станет ценой его воскрешения.
Боли не было, не было и страха, не было отчаяния. Памяти не было тоже. Кто он, где, что вокруг? Принц Алакран, Скорпион, младший, Нэйд – это его имена, его так зовут. Он научился откликаться на каждое из имен. Со временем. Он научился двигаться, говорить, есть, смеяться и грустить. Он полюбил золотую осень парков «Купола», яркие краски закатного солнца, научился ценить красоту и хрупкость хрусталя, фарфора, монументальность и целостность городских зданий. Он научился видеть и слышать, что происходит вокруг, но так и не мог понять, кто он.
Пока не вернулась память. Через тридцать лет, долгих и в то же время пролетевших, как один день, он снова начал осознавать себя.
– Это как всплывать из глубины. Сначала ничего не видишь, потом проблески солнца, потом вода становится прозрачной, и за ней ты видишь небо и облака, а потом...
– А потом ты делаешь последний рывок, – Эрте Алакран едва заметно улыбнулся, но книгу, которую читал до того, как Нэйд ворвался в библиотеку к приемному отцу со своим известием, так и не отложил. Значит, не счел, что тема интересна, значит, и так все знал с самого начала, предвидел этот разговор и уже успел от него устать.
– Ты так и не сказал, какова цена! – Нэйд навис над Эрте. Тот по сравнению с приемышем казался выточенной из черного дерева фигуркой: тронь пальцем – сломаешь. Однако Нэйд хорошо знал, насколько это ощущение обманчиво. Да и драться ему не хотелось. Хотелось понять.
– Почему?
– Потому что я так хочу.
Эрте, хмыкнув, закрыл книгу.
– Цены нет. Дело не в тебе. Просто я так захотел. Это достаточная причина. Поверь.
Нэйд так и остался стоять перед опустевшим креслом. Эрте Алакран, соги клана Скорпионов, исчез. Он всегда так делал, когда не желал вступать в бесполезные дискуссии с приемным сыном. Эрте ушел, а Нэйд все стоял и стоял, не в силах поверить в то, что все оказалось так просто. Просто желание демона. Каприз, мимолетная прихоть. Нет цены, нет ничего особенного. Ничего, что можно было бы попросить за такой дар. В нем нет ни-че-го, он просто оказался в нужное время в нужном месте. А кто он теперь – сами боги сломят голову. Не демон и не человек, не нужный одним и отторгаемый другими. И что с этим делать, Нэйд не знал.

Собачья жизнь

Гордость и предубеждения
или
Собачья жизнь

Серый матерый волк повел носом, принюхиваясь. На поляне кто-то был. Ветер принес чужие запахи. Сладковатый аромат жасмина, свежей выпечки и новой хорошо выделанной кожи. Подкравшись к краю, где кусты росли особенно густо, хищник, припав на брюхо, пополз вперед, стараясь рассмотреть нежданного визитера.
Гостья обнаружилась на пеньке возле поленницы. Девушка в просторных полотняных штанах и такой же рубахе преспокойно сидела на солнышке, шевелила пальцами босых ног и ела пирожки, вытаскивая их по одному из плетеной корзинки. Рядом с пеньком стояли сапоги. Волк хмыкнул, оценив размер обуви. Сапоги принадлежали явно не хрупкой красавице.
Черт-те что, а не бедная заблудившаяся жертва матерого оборотня.
Волк, полежав еще пару минут, все-таки принял решение выйти на поляну.
– Ну здравствуй, красна девица, – он припал на передние лапы и вильнул хвостом.
– Ну, и тебе привет, серый молодец, – девушка, перебросив за спину тяжелую русую косу, потянулась за еще одним пирожком.
– Я злой волк. Я тебя съем! – зверь щелкнул зубами, демонстрируя, какой он злой и опасный.
– Ох уж эти мне ваши кобелиные игры с уклоном в эротику, – красна девица запустила в волка пирожком и улыбнулась.
Пирожок волк поймал на лету, прожевал вдумчиво и выплюнул:
– С капустой. Квашеной, – он улегся на травке и недовольно засопел.
– А ты думал, селяне тебе с парной телятиной налепят пирожков? – девушка спрыгнула с пенька и, подойдя, присела рядом с волком. Потрепала его по серым ушам, а потом, наклонившись, поцеловала в мокрый черный нос. – Ну привет, Серый. Я соскучилась.
Волк покосился на сапоги.
– И я тоже, Синна. А Хастазар где?
Синна-Хастазар-Зар похлопала ладонью по груди:
– Все свое ношу с собой.
Серый волк, которого звали Вардом или, проще, Серым, тяжело вздохнул. Для него Хастазар и Синна были двумя разными людьми, точнее, шефанго. Кое-как он смирился с тем, что его дама сердца превращается в громадного и весьма злого на язык мужика, но поверить в то, что это она и есть, Серый так и не смог. Поэтому, когда появлялся Хастазар, волк чувствовал себя неуютно. Лет пять назад он даже к магу ходил с просьбой разделить Синну и Зара. Где это видано, чтобы одно тело делили мужчина и женщина! Маг оборотня высмеял и, как мог, постарался объяснить природу шефанго, но Серый упорствовал, тая надежду, что однажды удастся избавиться от Хастазара и спокойно жить с Синной, не рискуя утром проснуться в объятиях мужчины. К слову сказать, с мужчиной, то есть с Хастазаром, Серый не просыпался ни разу, но ведь это ничего не значит: а вдруг он решит появиться в самый неподходящий момент, и Синна не сможет его контролировать? А вдруг он навсегда решит занять тело?
А пахло от Синны вкусно... Да и, на взгляд Серого, Синна, стройная, высокая, с тонкими чертами лица, огромными серыми глазами, пусть и обладала внушительным набором клыков и когтей, была намного привлекательнее, чем любая человеческая женщина. Он потянулся облизнуть ей лицо, но девушка ловко уклонилась.
– Нежности потом. Сначала работа. Догадываешься, зачем я здесь?
– Представления не имею, – проворчал Серый. Поворот разговора ему не понравился. Работа Хастазара заключалась в том, чтобы уничтожать опасную нечисть. К которой сам Серый причислять себя отказывался, но вполне допускал, что у окрестных селян на сей счет может быть иное мнение.
– Обнаглел ты вконец, – вздохнула Синна, привлекая к себе тяжелую лобастую голову и укладывая ее себе на колени. – Ты чего творишь, а?
Серый молча дернул ухом.
– Обиделся? Это мне обижаться надо, между прочим. Ни рожи, ни кожи, дура дурой, тощая, как доска!
Серый прикрыл глаза, позволяя почесывать себе холку.
– Кто?
– Старостина дочка. Что ты в ней нашел только?
– Ничего.
– А обрюхатил ее на кой?
Волк приоткрыл один глаз.
– Ты ревнуешь? – с надеждой отозвался он.
Рука Синны замерла в воздухе.
– Так это что... правда ты?! Серый, ну ты не идиот, а?! Все оборотни как оборотни, где живут, там не гадят, а ты что?! Ладно бы резал себе овец потихоньку – нет, девок брюхатить взялся! И не сиротинку какую-нибудь, вдовью дочку, а самую богатую выбрал! А если бы этим идиотам не я попался, а другой охотник?! Словил бы серебряный болт в задницу, мигом бы прочувствовал, что почем!
Волк, словно подброшенный пружиной, отлетел от девушки на несколько шагов, вздыбил шерсть на загривке и оскалился:
– Пр-р-рекрати!
– Порычи еще на меня тут, порычи! – Синна треснула его по голове опустевшей корзинкой. – Ну что ты так взбеленился? Я не нарочно, я просто забыла, что ты этого не любишь. Хотя это глупо. Все, успокойся... Давай поговорим серьезно.
Вздыбленная шерсть постепенно опускалась. Серый подозрительно глянул на Синну снизу вверх, потом сел на хвост и вздохнул. Он как-то пытался объяснить ей, что в «некоторые моменты», например, когда тебя нежно ласкают девичьи руки, думать (и слышать) о том, что эта девушка – мужик, особенно неприятно; даже сравнения приводил, но все без толку. Синна, кажется, искренне не поняла, что может быть плохого в «вот ложишься ты с девчонкой... гладишь ее, ласкаешь... а потом бац – яйца нащупал!». Хастазар (Серый предпочитал думать о нем как о брате Сины), которому он как-то по пьяному делу на это пожаловался, тоже волка не понял. Шефанго, что с них взять?
– И никого я не брюхатил, – проворчал он недовольно. – Сама идиотка. Как будто не знаешь, что у нас с людьми общего потомства быть не может!
– Но ты с ней спал!
– Ну... спал, – вынужден был признать Серый. – Только я, что ли? Если старосте так нужен зять, то пускай поищет в другом месте. В кузнице, например. Хвост готов дать на отсечение, что младенец будет рыжим.
– Старосте нужна твоя шкура, – Синна шагнула ближе, наклонилась и запустила пятерню в густую мохнатую шерсть. – И мне, пожалуй, тоже. Драться будем?
– С тобой? – волк смерил ее грустным взглядом и мотнул головой, высвобождаясь из ее хватки. – Да ну тебя...
Он демонстративно повернулся к ней задом и снова уселся на хвост. Синна злилась – Серый чувствовал это шкурой. И втайне злорадствовал.
– Я тебя сейчас вправду прибью, – в голосе девушки зазвучали металлические нотки. – Прекрати немедленно!
– Что же ты медлишь? – проникновенно, с горечью в голосе произнес волк. – Так было предначертано свыше. Я зверь, ты – охотница. Нам не быть вместе. Наша любовь была обречена с самого начала... И я прошу тебя об одном: постарайся сделать все быстро. Во имя... во имя того, что было когда-то между нами.
– Тьфу, клоун. Ну, сам виноват.

читать дальше Собачья жизнь