I
- Ижка, хозяин приехал!
Кричали откуда-то со стороны лестницы, а значит, хозяин уже до самого забоя добрался.
Иржек сплюнул и бросил окурок под ноги. Втоптал в грязь, в компанию к еще десятку таких же, перемолотых в пыль гусеницами транспортных платформ.
- И за каким убыром его сюда принесло? – спросил Иржек негромко, больше у самого себя. – Был же уже на этой неделе. Даже в шахту спускался.
- Видать, что-то не понравилось, - Андрусь, огромный мужик с руками-лопатами, хрипло хохотнул и закашлялся. Проехавшая недавно платформа, - «лепешка», как ее тут называли, - подняла пыль, и теперь та нещадно резала горло и щекотала нос. Частые плевки, то и дело отхаркиваемые прямо на землю, превращались в катышки серого песка и тут же липли к ботинкам.
- Если бы ему тут что-то не понравилось, нас бы тут уже не было, - холодно ответил Иржек. Андрусь хмыкнул, но ничего не сказал.
С хозяина бы сталось. Требовал он много. Давал много, да, - за тем к нему и шли, чего на других рудниках не заработаешь, - но и драл по сорок шкур. И чуть что не по нем – гнал в шею.
Иржеку иногда хотелось напомнить благородному «сахе Митре», как тут хозяина за глаза называли, что это в Нихон железки работают, а тут – живые люди. И ошибаются они чаще, и результата от них меньше, чем от железок.
Но слова каждый раз прилипали к горлу.
Да и, если так мозгами-то пораскинуть, на что тут было жаловаться? На те деньги, что Иржек заработал у Митры, он у себя дома мог остаток жизни прожить по-императорски, и еще внукам бы осталось. Да и сейчас грех было возмущаться. Оборудование было получше, чем то, с чем Иржеку доводилось работать, зарплата повыше, медицинская помощь в разы посильнее, а если бы руку или ногу оторвало, так пришили бы новую, и вся недолга. А уж если бы обвал случился или газ рванул – так похоронили бы его, как высокопоставленного чиновника, со всеми почестями, и еще бы хватило, чтобы всю Иржекову родню на поминки собрать. Полный пансион, иччи бы его побрали.
По крайней мере, Иржеку, как бригадиру шахты, жаловаться было не на что. А своим людям он сам объяснял, почему тут жаловаться не на что.
Нет, некоторые все равно жаловались. И некоторых из них Митра даже выслушивал. Смотрел на них, как на говорящую лопату, и лицо было такое, будто вчерашний шахтерский паек под нос подсунули, но выслушивал, и иногда даже меры принимал. Иржеку и самому с ним пару раз говорить доводилось. И Митра даже его внимательно слушал, хотя бригадир пару раз сбивался с мысли и больше на пальцах показывал, чем вслух говорил. Стоило благородному сахе поднять на него глаза, и Иржек мигом забывал, о чем сказать хотел. Слишком уж от этих глаз холодно становилось. Иржек порой гадал – настоящие ли они, или механические? Слишком светлые, слишком колкие, взгляд – как кипяток, как обдаст – так сначала холодно, что аж шерсть во всех местах дыбом встает, а потом жарко, что аж в пост бросает.
Поэтому желающих дискутировать с хозяином долго обычно не находилось.
… Чем ближе была лестница, ведущая к подъемнику, тем светлее становилось вокруг, и тем гаже становилось на языке. К сигаретному привкусу присоединилась солоноватая сладость, а висящая в воздухе взвесь отдавала кисловатой горечью. Иржек затушил сигарету, растоптал окурок, сплюнул сладковатую кислятину и забрался на подъемную платформу.
Снаружи было светло, ярко, шумно и людно. Сновали туда-сюда рабочие, шевелились огромные подъемные механизмы, толпились руководители остальных бригад, а посреди всего этого бедлама молчаливой статуей стоял благородный сахе, умудряясь выслушивать пятерых одновременно и всем своевременно отвечать. Он первым заметил поднявшегося Иржека, приветственно кивнул и жестом велел подойти.
Слезая с платформы, бригадир заметил стоящую поодаль хозяйскую машину. Гладкая, сверкающая, хищная, словно настороженно щурящаяся на окружающую ее кутерьму. Иржек невольно залюбовался. Посреди шума и грязи железный зверь смотрелся странно и неуместно. К его полированным бокам ни одной пылинки не прилипло. Иржек даже позволил себе позавидовать немного, - на Таире, его родной планете, за такую зверюгу можно было две шахты купить, и еще бы на велосипед осталось, - и потому водитель, по-простому прислонившийся задницей к капоту, показался ему едва ли не святотатцем.
Подойдя ближе, Иржек вытянулся перед хозяином и почтительно поклонился, дожидаясь, пока благородный сахе обратит на него внимание.
- … Я вас понял, - Митра кивнул одному из бригадиров, - я не обещаю, что мы уложимся в месяц, сроки поставок в том секторе сейчас временно увеличены. Но если нанять хорошую охрану, мы сможем срезать несколько участков по прямой. Это все, чем я располагаю, Эстеван. Даже мои возможности не безграничны.
Тонкие губы Митры изогнулись в улыбке, и многие заулыбались в ответ, словно хозяин сказал что-то смешное. Может быть, там, за пределами сектора, возможности благородного сахе и ограничивались, но здесь он был едва ли не богом.
А может, и правда был. Иржеку иногда казалось, что хозяин – не человек. Человек же когда-то спать и жрать должен. И слабости у него должны быть.
А у Митры, похоже, слабостей не было.
- Стеклач-йемеи, - хозяин обратил взгляд на бригадира и тот почувствовал, как у него ступни к земле примерзли, - как дела в четырнадцатом забое?
- Все в норме, - ответил Иржек, стараясь говорить ровнее, - вчера две тонны чистого выгрузили. В дальних коридорах хоть руками бери. Еще три пустые, но Салмак вчера своей стукалкой проверял – говорит, надо глубже копать. Но тогда укреплять придется, а значит, на три дня встанем.
- Проверьте еще раз, - велел Митра, - если повторная проверка подтвердит расположение пласта, укрепляйте и идите дальше. Если что-то понадобится, отправляйте запрос в головной офис. Я подпишу.
- Декуй, - ответил бригадир, машинально перескочив на родной язык. Митра кивнул. Он родной иржеков язык знал едва ли не лучше самого Иржека. А потом наклонился и негромко добавил:
- У меня для тебя есть задание на сегодня, Стеклач. Я Лешко привез. Он сегодня будет с вами работать.
- Так ему ж… - оторопевший Иржек наскоро подсчитал на пальцах, - …десять от силы.
- Одиннадцать, - ответил Митра, улыбнувшись уголком рта, - на днях исполнилось. Так что покажи ему забой, поводи по руднику, и, главное, не жалей. Пусть опыта набирается. Вечером я его заберу.
Иржек кивнул. Про то, что за выданный ему хозяином «подарочек» он будет отвечать головой, Митра ничего не сказал. Это и так понятно было.
Обернувшись к машине, хозяин сделал знак водителю. Тот слез с насиженного места, и открыл одну из дверей.
И Иржек даже разочаровался немного.
Наследник всех хозяйских угодий на детеныша опасного хищника никак не походил. Скорее, на щенка песчаных борзых, в изобилии населявших полупустыни Таира, жавшихся поближе к поселениям, где крупных хищников было поменьше, а жратвы – побольше. Кто-то говорил, что это не собаки, а волки. Некоторые – что это собаки, просто одичалые. Поджарые такие, рыжие, голодные и громкие. И кутята у них были такие же – голова, длинные ноги, и больше ничего. Ну, ребра еще, если сбоку посмотреть. Только и разницы, что борзые кутята в своих ножках путались, а худощавый мальчишка, выбравшийся из хозяйской машины, держался ловко и уверенно. И рассматривал окружавшие его шахты с любопытством того, кому скоро ими владеть. Оглядываясь, он на мгновение зацепил взглядом Иржека.
И сразу перестал быть похож на кутенка.
Глаза у него оказались хозяйские - светлые, колкие, ледяные, смотрящие в самую душу.
- Лешко, - негромко позвал Митра, и паренек подошел поближе. Митра кивнул в сторону Иржека, и тот невольно расправил плечи.
- Это Иржек Стеклач, бригадир восьмого участка. Сегодня он будет твоим начальником.
Мальчик смерил Иржека взглядом. Долгим таким, изучающим. Не любопытным взглядом подростка, первый раз оказавшегося в шахтах, а внимательным взглядом опытного торговца – стоящую ли вещь папаша предлагает, или попросить, чтобы унесли и поменяли?
- Рад нашему знакомству, Стеклач-амо, - наконец, проговорил мальчик и протянул руку. Иржек помедлил – ему в жизни раза два от силы «амокали», - и ответил на рукопожатие.
- Ну, добро пожаловать, - хмыкнул он. – Сразу в забой пойдешь, или экскурсию провести?
Мальчик бросил короткий взгляд на отца, - Митра неподвижно стоял, наблюдая за налаживанием контакта, - и снова перевел взгляд на Иржека.
- Вы тут главный, вам виднее.
- Тогда в забой пойдем. Работа ждать не будет.
Мальчик снова молча кивнул, хотя Иржек ждал, что он возразит или хотя бы нахмурится. Но его, похоже, мало волновало то, что происходит вокруг.
Распрощавшись с благородным сахе, Иржек повел паренька к спуску в забой. Рабочие и техники, кому случилось оказаться на поверхности, провожали их взглядами – кто насмешливым, кто сочувственным. Кому из двоих сочувствовали больше, Иржек не знал.
Шли молча – говорить не тянуло, да и, сказать по правде, бригадир понятия не имел, о чем разговаривать с хозяйским отпрыском. С его точки зрения, парню тут и вовсе не место было.
Он слышал, что Митра не так давно начал возить Лешко по шахтам, показывать, как там живут и работают, знакомить с нужными людьми. Навыки, безусловно, были полезные, но поговаривали, что он ни на шаг не отпускает мальчишку от себя, вывозя на приемы, переговоры и торги.
- Ты… в школе-то учишься? – спросил Иржек, больше в тон собственным мыслям, чем в попытке завязать разговор.
- Я на домашнем обучении, - спокойно ответил мальчик, совсем не удивленный его вопросом. – Осенью в частный колледж отправят.
Он говорил об этом легко, не жаловался и не хвастался, но Иржеку внезапно стало его жалко. В одиннадцать лет надо с друзьями мячик гонять, а не по шахтам мотаться. Правда, представить этого мальчишку гоняющим мячик Иржек так и не смог. Митра ото всех требовал предельного максимума, а сам работал и того больше.
Они все такие были, и Данил, отец его, и сам Димитрий. И Лешко, видимо, с малолетства готовится в семейную упряжку впрягаться. Какой уж тут мячик…
Про жену Димитрия Иржек слышал мало. Зато несколько раз слышал ее саму. Благородная сахе Илена Вайковска была гранд-примой Императорского оперного театра на Джанце, а ее слава простиралась до самых дальних уголков Шэн. Иржеку доводилось послушать записи, когда он узнал про хозяйскую супругу - любопытство одолело. Голос у Илены и впрямь был стоящий, даже Иржек оценил, хотя ни убыра в опере не разбирался. Вот только какой-то он был... неживой. Идеальный. Без единой помарки, без единой запинки. Иржек таких на технических выставках пару раз слышал, когда нихонцы туда своих киборгов привозили. Как привозили – так и увозили, потому что каждый раз с превеликими почестями представителям заводов объясняли, что киборгами в Империи не пользуются, и что здесь они запрещены. Нихонцы приносили глубочайшие извинения, и на этом все заканчивалось. А пока суть да дело, нихонские нюхачи выясняли, что в имперских технологиях за год изменилось. На их выставках шэнские агенты наносили ответный визит, и все были довольны.
Впрочем, хозяина, похоже, идеальность супруги мало волновала. Она для него была чем-то вроде дорогой побрякушки, на приемах блистать и статус подчеркивать. Большую часть времени Вайковска-амо проводила на гастролях, и малец, похоже, ее почти и не видел.
Ну их в Эхес Ур, эти деньги и власть, подумалось Иржеку. Озвереть от такой жизни можно.
Мальчишка, впрочем, держался спокойно, желания погонять мячик или увильнуть от выданной отцом разнарядки не выказывал. На мгновение Иржеку и вовсе подумалось, не докрутил ли Митра что-нибудь в юном организме – он вкладывал большие деньги в развитие генетики, и под его крылом теснилось несколько дорогущих клиник, куда из самых дальних уголков империи прилетали. Может быть, и сына себе подредактировал, чтобы больше соответствовал требованиям – лишнее убрал, нужное добавил. Ему ж не просто сына, ему наследника надо. Достойного. Чтобы холодная голова, железная рука и все прочее, что полагается.
Добравшись до подъемника, Иржек пошарил в ящике, тщетно пытаясь выловить среди типовых касок хоть какую-нибудь поменьше. Достал одну, показавшуюся ему подходящей, нахлобучил мальчишке на голову и, пока тот пытался ее приладить поудобнее, поискал подходящий рабочий жилет. С ними было проще – размеры легко регулировались многочисленными ремнями и застежками. И все равно мальчик смотрелся в жилете так, словно стащил доспех у рыцаря-эквеса.
- Тебе что делать велено? – спросил Иржек.
- Вас слушать, - ровно ответил мальчик.
- Специальных инструкций не поступало? Задания? Упражнения?
- Нет.
- Значит, пойдешь в седьмой забой, там ребята почти все расчистили. Знаешь, как в шахтах себя вести надо?
- Читал.
- Читал он… - хмыкнул Иржек. – В книжках половины того, что на самом деле происходит, не описывают. Значит, слушай внимательно, два раза повторять не буду.
Мальчик кивнул и поправил сползающую каску.
***
В забое было сыро, холодно и душно. Как будто кислород там кончился, и осталась только горьковатая взвесь из пыли, пота и шахтных газов. Иржек-то уже давно принюхался, притерпелся, но почему-то сейчас, когда рядом вышагивал хозяйский сын, мерзкие сырые запахи ударили в нос все и сразу.
А может быть, сегодня и правда воняло сильнее обычного.
К запахам примешался запах топлива, жженой металлической стружки, машинной смазки и прелой земли. Свет от ламп, голоса и грохот обрушились на Иржека сразу же, стоило ему выйти из-за поворота. То, что его спутник замешкался, он скорее затылком почуял, за долгие годы работы в шахтах выработав способность чувствовать малейшее постороннее движение. Здесь, под землей, любой укатившийся камешек мог стать предвестником обрушения.
Иржек крикнул работягам, обслуживающим «крота», огромную бурильную машину, и не услышал собственного крика за гулом и грохотом. Но, кажется, его расслышали те, кому он адресовался – «крот» затих, успокоился, погасли датчики, острое рыло перестало остервенело грызть землю. Теперь взгляды присутствующих были прикованы к Иржеку и стоящему рядом мальчишке.
- Андрусь! – рявкнул Иржек, высматривая старшего помощника.
- Тут! – откликнулись откуда-то из темноты, и на мгновение показалось, что оттуда вылез то ли разбуженный земляной медведь, то ли еще какая-то подземная тварь из шахтерских баек. Андрусь погасил налобный фонарь и подошел ближе, сразу же как будто заняв собой половину коридора.
- Вот, работничка выдали, - Иржек рискнул хлопнуть мальчишку по плечу, - принимай в отряд и иди в ближний северный коридор. Там породы побольше и… - бригадир выразительно оглянулся, - …воняет поменьше.
- Так потому и не воняет, что Андрусь тут, - крикнул кто-то из своего угла, и рабочие загоготали, загалдели, пришлось прикрикнуть еще раз.
- С больной головы на здоровую, а, Ижка? Норму-то на… работничка поставили? – хмуро спросил Андрусь. Иржек наскоро подсчитал в уме.
- Четверть дневного урока.
- А ноги не протянет? – Андрусь перевел взгляд на паренька.
- Не протяну, - ответил тот.
Андрусь хмыкнул, но как-то незло и без вызова. Сунул мальчишке свою лазерную кирку и, махнув рукой, потопал в темноту. Иржек подтолкнул Лешко, и тот направился следом. Иржек проводил его взглядом и покачал головой.
Рабочий день у шахтеров начинался рано, а уж когда заканчивался – это как Бог даст. Могли допоздна кирками махать, толкаясь локтями с ночными сменщиками, а могли на день застрять, пока подавившемуся щебнем «кроту» кишки прочищали. Но Митра, видимо, и с Богом был на короткой ноге – за весь день разве что две кирки сломали и в одном фонаре аккумуляторы сели.
Лешко, вопреки опасениям и шуткам, ноги не протянул, работал от перерыва до перерыва, не жаловался и домой не просился. На перерывах, правда, на паек набрасывался, как голодный волчонок, вызывая новую волну шуток. Шутили, впрочем, беззлобно, делились пайком, даже пару раз сигарету предложили. Иржек этих доброхотов отвел потом в сторонку и мозги вправил.
Сам мальчишка нос не задирал и от пайков его не воротил. И смеялся вместе с остальными над простыми, грубоватыми шутками. То ли понимал, в чем соль, то ли просто поддавался общему настроению. Взгляд светлых глаз оттаял, потеплел, а улыбка смягчила острые черты. Теперь Лешко куда больше походил на обычного мальчишку, живого, настоящего. И смеялся по-настоящему, как и должны десятилетние смеяться.
Он как раз над очередной шуткой и посмеялся, когда седой Баль к нему с расспросами пристал. Работы приостановились – выполнившего свою работу «крота» выгружали наверх, чтобы заменить его более мелкими и юркими «медведками», способными пролезть между пластами породы, - и Лешко снова оказался в центре внимания.
- Ну и как тебе тут? – спросил Баль, закуривая. Мальчишка, устроившийся на контейнере, пожал плечами.
- Шумно. Темно, громко. Душно очень, - добавил он, помолчав. – Это везде так?
- Везде, - кивнул Баль и по-простому оперся на контейнер, стараясь выдыхать дым в сторону.
- А что-нибудь с этим сделать можно? – повернулся мальчик.
- Можно, если бы деньги были, - Баль пожал плечами. – Оксигены бы сюда хорошо встали, и воздух очистили, и кислорода добавили, но с ними на одних расходных разоришься. Полноценную вентиляцию проводить – на три дня в каждом забое останавливаться. Времянку тянуть дешевле выходит. И быстрее. А тут каждая минута – это полтонны.
- Минута в нормальных условиях результативнее, - рассудительно заметил Лешко. – Прогресс-то на месте не стоит. Должен же быть способ сделать дешевле и лучше. Или тот, кто придумает этот способ.
- Не, ты послушай, как наш работник рассуждает, - хмыкнул Баль, давя окурок.
- Да уж слышу, - Иржек фыркнул и отеческим шлепком согнал Лешко с контейнера, - думает, самый умный. Сто раз уже говорили с Митрой, в смысле, с благородным сахе. Как новички приедут – так сразу жалобу строчат.
- А он не слушает? – вскинулся мальчик.
- Почему же, слушает. Кивает. Каждую жалобу читает, даже ответ присылает, как положено, на бланке с личной печатью. Они ж думают, что, если ему лично напишут, так проблема быстрее решится. Только вот расчеты пока что так и не изменились – не компенсируют эти «результативные минуты» убытки от закупки и простоя. Вот не компенсируют – и хоть ты тресни.
Мальчик умолк и задумчиво проводил взглядом проехавшую мимо «лепешку» с «медведками».
- Способ должен быть, - наконец, сказал он. – Так не бывает, чтобы проблему нельзя было решить. В Шэн слишком много людей, чтобы вообще ни один не смог с ней справиться.
- Философ, ты ж смотри, - хмыкнул Баль, помогая Иржеку погрузить контейнер на платформу. – Ну а если так выйдет, что на всю Шэн не найдется умельца?
- Так не бывает, - Лешко упрямо покачал головой.
Баль и Иржек переглянулись и почти одновременно фыркнули. Мальчик повернулся, зыркнул исподлобья, и светлые глаза опять стали колючими ледышками. Все-таки Митрина кровь, хоть и разбавленная, хоть и смеяться еще не разучилась.
- Вот что, спаситель, давай-ка ты за работу, - велел Иржек, - выполнишь свою норму на сегодня, а там ищи кого хочешь. Тебе сегодня четверть нормы выполнить надо, а ты едва на восьмушку наскреб. Работа ждать не будет.
Мальчик, все еще погруженный в раздумья, отрешенно кивнул и забрался на транспортную платформу следом за бригадиром. Иржек проверил крепления контейнеров и хлопнул по переключателю. Платформа недовольно заурчала и поехала вперед по рельсам. Иржек покосился на сидящего с краю мальчишку и усмехнулся.
Тоже мне, новатор нашелся…
II
Вокруг была темнота – мутная, зеленоватая, душная, норовящая залезть в легкие, в нос, в уши. Перед глазами танцевали цветные пятна, похожие то ли на мутировавших рыб, то ли на чусров, то ли на плоды их бурной, противоестественной любви.
При попытке вдохнуть зеленоватая тьма заливала рот, ползла в горло, холодила горящие легкие. Дергающиеся ноги пытались нащупать дно, камень, обломок, да хоть какую-нибудь опору, которая позволила бы оттолкнуться и подняться. Но под ногами не чувствовалось ничего, кроме леденящего холода.
Немеющие от холода и недостатка воздуха, его руки панически шарили вокруг, пытаясь уцепиться хоть за что-нибудь. Пальцы задели что-то мягкое, шершавое, попытались сжать – и «что-то» вильнуло вбок, пошло вверх, ускользнуло из рук, лишило последней надежды.
Кажется, он закричал от ужаса. Крик смешался с зеленоватой жидкой тьмой, хлынувшей в горло.
А потом что-то тонкое, острое обожгло спину, укусило за спецовку и потащило наверх. Чужие сильные руки, горячие, грубые, ухватили за руки, вытащили, уронили на пол, как промокший мешок, и тут же отпустили, исчезли, переключились на кого-то другого.
Следующий вздох наполнил легкие воздухом, и вода в них протестующе забулькала, встала поперек глотки, фонтаном изверглась обратно. Он согнулся, выплевывая зеленоватую, перемешанную с плесенью жижу.
- Ну и живучая же ты тварь, Яман! – тяжелая ладонь хлопнула по плечу, продрогшие кости откликнулись болью. – Никак тебя чусры не утащат!
- Куда, в преисподнюю? – хрипло усмехнулся Яман, и закашлялся, отхаркивая из легких воду. – Так мы уже тут, чего им меня из угла в угол перетаскивать?
На следующем вдохе он снова закашлялся, выплюнул добрую пригоршню воды и устало растянулся на полу, наслаждаясь каждым вдохом и чувствуя, как где-то в груди еще булькает.
Повернувшись, Яман проследил за тем, как его хунды вытаскивают последнего из тех, кто угодил в заполненную водой шахту. Воспоминания о последних минутах вымокли, выцвели, и чтобы восстановить события, потребовалось поднапрячься – в ушах гудело, мозги с трудом ворочались, словно тоже размокли и превратились в слипшиеся водоросли.
Кто-то коснулся его плеча, и Яман, обернувшись, обнаружил рядом Эдвина, одного из каторжных медиков. Пока Эдвин его осматривал, Яману удалось вспомнить, что случилось. Воспоминания высыхали, становились ярче и складывались в нужной последовательности.
Сначала, кажется, рухнула балка. Или нет. Сначала там что-то рвануло.
Да, сначала был взрыв, начал оседать потолок, Яман, кажется, даже успел что-то кому-то крикнуть, - а может быть, просто выругался вслух от неожиданности, - потом прыгнул вперед, кого-то толкнул, и они вместе бросились прочь, из-под опускавшейся плиты. Ржавые крепления сопротивлялись до последнего, потолочная перекладина дергалась, скрежетала, вырываясь на свободу.
А потом Ямана что-то приложило по затылку, перед глазами потемнело, и он рухнул вниз, в ледяную, сырую темноту.
Воды там не было. Это Яман точно помнил. Под ногами были проржавевшие решетки пола. Когда они успели смениться водой, этого он так и не понял. Да и, прямо сказать, некогда ему было об этом раздумывать.
Рядом раздавались голоса, кто-то кричал и ругался, кто-то скулил и просил о чем-то Господа, медика, еще каких-то людей – всех сразу.
- Эй, ты так и будешь тут загорать? – мощные черные пальцы встряхнули за плечо, перевернули Ямана на спину, легко, как кота. Нависшая над ним угрюмая черная физиономия, освещенная потолочными лампами, смахивала на личину какого-то нечистого духа.
- Да… в смысле, нет… - Яман помотал головой и зажмурился: стены и потолочные балки завертелись, закружились в неуместно веселом танце. – Я уже встаю.
- Вставай, - хмуро согласился «нечистый дух», - я один всех овец не успокою.
- А что… - начал было Яман.
И вспомнил.
Все до последней убырской минуты.
Забой RVC-13-41 был старым даже по меркам Мезара, куда технику отправляли доживать также, как и людей. Что-то, как и некоторые люди, дохло сразу, что-то сопротивлялось до последнего, как вот оборудование в сорок первом забое. На ремонт здесь раньше почти не тратились, выжимали все соки из всего, что поддавалось выжиманию, а потом выбрасывали, переплавляли, а то и бросали так, если некому было вытаскивать или слишком далеко валялось. Яман, когда увидел, сколько забоев закрыто по техническим причинам, так даже присвистнул. А Шрам, когда ему пересказали ситуацию, сказал, что если по пяти простаивающим забоям пошарить, то можно набрать техники на один работающий. По всем статьям выходило, что так быстрее, дешевле и проще выйдет, чем тратить наработанную руду на закупку новой техники. По крайней мере, сейчас, когда было много других, более важных и срочных расходов.
Яман с ним согласился – в экономике Шрам не хуже него разбирался, о стоимости деталей и их качестве знал побольше иного инженера. Кубва спорить не стал – их было двое и в вопросе они разбирались лучше, чего попусту воздух сотрясать?
В сорок первом техники было достаточно, хотя простояла она долго – по словам Кубвы, сорок первый забой закрыли еще при предыдущем Кубве. В базе даже список отыскался, что туда завозили и что потом оставили. Выходило, что завезли много – сорок первый укомплектовывался еще в те времена, когда разворачиваемая здесь шахта была просто шахтой, а не каторгой. Кое-что потом повывезли, но большая часть техники осталась, и даже не на всю нее в базе были запросы на ремонт.
- Оксигены, - сказал Шрам, прослушав список. – Их нужно будет извлечь в первую очередь. Два в медблок, три – в дальние шахты.
- Толку-то с них, - буркнул Кубва, - они знаешь, сколько жрут? Их там потому и бросили, потому что за расходниками раз в две недели гонять надо. Кто тут нам их возить будет?
- Концентраты в капсулах разбавлять можно, - подал голос Яман, отвлекаясь от списков, - на результате почти не скажется, а протянут подольше.
- Не нужно, - покачал головой Шрам, - разбавитель дает осадок на стенках стренг. Но я знаю, где можно взять аналог концентрата. Это более рискованный способ, - добавил он, помолчав, - но для крайних случаев годится. А у нас тут почти крайний случай.
Кубва, явно потерявший нить разговора, переводил угрюмый взгляд со Шрама на Ямана и обратно. Один этого не видел, второй проигнорировал.
Поисковые команды сновали по шахтам уже три дня, похожие на гигантских паразитов – защитные очки и дешевые маски изуродовали лица, портативные ремонтные диагносты с их торчащими щупальцами походили на хитиновые спины с торчащими лапками. Выглядело гадостно. Конечно, та техника, что подороже и попрочнее, и выглядела поприличнее – те, кто ее закупал, могли себе позволить и комфорт, и красоту. Тут же, на Могиле, где не было людей, а были только механизмы, камни, пыль и по какому-то недоразумению выжившие комки плоти, красоваться было не перед кем.
Рабочих комплектов набралось полтора десятка, хватило на несколько полноценных команд, теперь обшаривавших старые забои и полуобвалившиеся шахты.
Из некоторых забоев возвращались с пустыми руками – все, что не доела плесень, доедали паразиты, и металлоконструкции, несколько лет простоявшие без присмотра, рассыпались под пальцами в труху. А из некоторых вытаскивали столько всего, что у Ямана зубы сводило от злости, и несколько раз они с Кубвой крепко полаялись – то, что покупалось за десятки уроков, можно было забрать в соседних забоях, где то, что доставалось тяжелым трудом, гнило, никому не нужное и всеми забытое.
- Ты вообще слышал такое слово – «оптимизация труда»? – рычал Яман, просматривая списки. – Подумай своей головой, сколько можно было купить за такое количество выработки действительно нужных вещей!
- Кому нужных? – флегматично спросил Кубва, и Яман даже повернулся – на мгновение показалось, что в хриплом, вечно недовольном голосе задребезжал смех. Как крышка багажника, неплотно прилегающая в пазы и на большой скорости напоминающая о себе – вроде и жить не мешает, и раздражает страшно.
- Им, - Яман кивнул в сторону возившихся у транспортной платформы каторжников. – Хоть остаток своих дней проживут по-человечески.
- Умели бы они жить по-человечески, не оказались бы в этой дыре, - неожиданно спокойно ответил Кубва. – Сюда за просто так не попадают, Яман. Да ты, небось, и сам это знаешь. Им там, наверху, - указал он глазами на потолок шахты, - вообще фиолетово, сколько мы руды отгрузим. Нормы ставят, чтобы цель в жизни была. Без цели тут ни одна мразь задницы не поднимет. Вот и приходится мотивировать – жратвой, наркотой и прочим, без чего тут жить невозможно. Им не надо, чтобы овцы работали. Им надо, чтобы овцы задалбывались. Чтобы уставали до зеленых чусров в глазах и ночью дрыхли без задних ног, а не о бунте думали. Ты сам этого не видишь, или просто на разговор провоцируешь, время тянешь, чтобы от работы откосить?
Яман подкурил сигарету, затянулся поглубже и смерил Кубву взглядом с ног до головы и обратно. Возражать не хотелось. В морду дать хотелось, но было не за что, поэтому Яман затолкал малодушное желание поглубже и хмуро процедил, выдыхая дым:
- Ты об этом Шраму расскажи. Сможешь найти нужные слова, чтобы объяснить, что он заблуждается – мое уважение. Я вот не нашел. Как ни крутил, а все равно выходит, что он прав. А вот эти вот, наверху, - он выразительно поднял глаза к потолку, - они-то как раз не правы. По крайней мере, не во всем.
- Ты прям как будто сам ему веришь, Яман, - Кубва фыркнул, но беззлобно так, понимающе. Желание дать ему в морду нахлынуло с удвоенной силой.
- Главное, чтобы овцы ему верили, - огрызнулся Яман и подкурил вторую, показывая, что диалог окончен.
Овцы и верили – чем больше они находили в старых шахтах, тем больше в них прорастал охотничий азарт. Поисковые команды уже прикидывали, на что потратить сэкономленную выработку, и такие разговоры приходилось пресекать. Во всем надо меру знать. Особенно – в свободе выбора и ощущении своей власти над ситуацией. Что получается, когда меры нет, Яман знал слишком хорошо. Вот и приходилось напоминать некоторым, что главный тут все-таки он. Вернее, главный тут Шрам, а Яман при Шраме, значит, и он тут немножечко главный.
Поисковики огрызались, иногда даже пробовали мелочевку по карманам распихивать, но после каждой Шрамовой проповеди из карманов все вытряхивалось и отдавалось, куда положено. Но после пары таких случаев Яман начал присоединяться то к одной, то к другой поисковой команде. Непосредственная близость старшего по званию всегда мотивирует. Особенно, когда у старшего за спиной стоит еще кое-то постарше и пострашнее.
И в забой RVC-13-41 Яман полез вместе с командой. Вместе с ним их было шестеро, ровно столько, чтобы оксигены по трое вытаскивать. С их поисков и начали – вооружившись схемой забоя, Яман и его группа направились сразу в нужный коридор. Оксигены нашлись – две крупных продолговатых капсулы с острыми носами, похожие на орбитальные ракеты. Одно жизнь дает, второе отнимает, а выглядит совершенно одинаково. Видимо, инженеры-проектировщики у этих штук были ребята с юмором.
Из команды Ямана еще двое разбирались в технике, остальные были просто рабочей силой. Все пары так и ставили, чтобы один – голова, второй – руки. Один находит, второй несет. Оптимизация труда, понимаете ли. И пока Яман с напарниками аккуратно вынимали оксигены из креплений, остальные трое разбрелись по коридорам, ища, не попадется ли еще что-нибудь полезное. Такое, чтобы в карман поместилось.
Оксиген из креплений выходил неохотно, словно корни пустил. Отцеплять приходилось осторожно, медленно, поддерживая плечом, чтобы не грохнулся. Тяжелый, длинный, покрытый грязью цилиндр давил так, что кости трещали.
Наконец, с руганью, кряхтением и плевками оксиген извлекли из пазов и опустили на пол. Подковырнув засохшую грязь, Яман отыскал клавишу блокировки ремонтного блока. Та щелкнула, но крышка не открылась. Пришлось, обламывая ногти, подцеплять пальцем и открывать вручную.
Из-под крышки ударил резкий запах озона, терпкий, острый, почти до тошноты яркий. Яман помахал рукой, разгоняя пары, и снова наклонился, стараясь дышать через раз. Информационное табло было живо – сквозь слой конденсата и проросших через трещины кристаллов было видно тусклые цифры. Яман потер табло манжетой, присматриваясь к показателям.
- Понимаешь что-нибудь? – спросил один из напарников, Джим, стоявший ближе всех. Он присел на корточки, разглядывая экран.
- Да все тут понятно, - раздумчиво откликнулся Яман. – Оксиген работает, системы в норме, даже раствор в капсуле остался. Корпус подлатать – и будет как новый.
Кажется, здесь остальные каторжники одобрительно зашумели, и Джим даже хлопнул Ямана по плечу, сказав что-то этакое, благодарственное и оптимистичное. Яман ярче помнил боль от этого хлопка, чем все остальное – во-первых, лапища у Джима была как у медведя, во-вторых, где-то в затылке еще плескалась воняющая плесенью вода и воспоминания расплывались и тускнели.
Они договорились вытащить первый оксиген из забоя и вернуться за вторым – втроем эту штуку оказалось не поднять, да и вчетвером далеко не унести, если перерывы каждые пятнадцать метров не делать.
Яман велел кому-то из каторжников сходить за остальными, - «а то закопались там, как кроты, уже, наверное, тоннель наружу прорыли», сказал он и каторжники дружно заржали, - а сам остался около оксигена. Информационное табло на передней грани было ярким, несмотря на полусдохший аккумулятор, и алые буквы отпечатались в памяти – пониженное содержание кислорода, среднее содержание углерода, пыль, процент влаги в воздухе – восемьдесят четыре процента.
Это Яман и так знал – спецовка у него уже давно прилипла к спине, еще на входе в душные, не проветривающиеся коридоры. Кому оно тут надо – проветривать? Пыль разве что сдувать.
Содержание шахтных газов здесь слегка выходило за верхний порог нормы – достаточно, чтобы вонять, недостаточно, чтобы убить. Терпимо.
- Яман! – позвал его кто-то. Кажется, все тот же Джим – он к группировке Ямана не относился, поэтому позволял себе фамильярничать – иногда и только тогда, когда Шрама рядом не было.
«Влажность воздуха – восемьдесят четыре процента». Почему-то тогда это показалось важным.
- Тебе надо это увидеть, - Джим махнул рукой, - Рыжий с Байбом целый клад откопали!
Что они там откопали, Яман не помнил. Помнил только, что нашел их сразу за поворотом, ковыряющихся в щитке.
С этого момента воспоминания слились в одно цветное пятно – как будто кадры перетекали один в другой, наслаиваясь на третий, на четвертый… Яман кого-то пихнул в плечо и что-то крикнул. Они оторвались от щитка, вернулись в забой, где лежал оксиген, и тот еще успел предупреждающе пискнуть. Яман даже не табло смотреть не стал – просто крикнул всем проваливать отсюда и сам выбежал следом.
А потом что-то грохнуло, ударило по голове, пол из-под ног ушел, а вместо воздуха в легких оказалась вода…
III
…- Ну а когда я подошел, тебя уже выловили. – закончил Кубва. - Так что вставай давай, хватит в мокрых портках на полу валяться – задницу отморозишь.
Яман собрался было возразить, но слова опять забулькали в горле.
- Так какого убыра там стряслось? – хмуро спросил Кубва, пока он прокашливался, пытаясь не выплюнуть в процессе собственные легкие.
- Замыкание, - хрипло ответил Яман, отдышавшись. – Датчики оксигена уловили повышенное содержание шахтного газа в дальних коридорах. Его там было не столько, чтобы сразу сдохнуть, да мы в те коридоры без масок и не совались. Но там было сыро, как в бане, - он помотал головой, разгоняя гул в ушах. – Видно, когда в щитке искра прошла, где-то проводку коротнуло, по цепи до дальних коридоров дошло, а там уже и газ рванул. Там… кто-нибудь выжил, кроме меня?
Кубва молча пихнул его в плечо и указал куда-то рукой. Яман машинально повернулся – неподалеку на грязном брезенте скулил Джим, свернувшись клубком, неудобно и почти неестественно. Он плакал, как маленький. А его левая нога ниже колена гнулась в трех местах сразу. Выглядело гадостно.
- Остальные там, - Кубва кивнул на ворох обрушившихся балок и камней, вокруг которых еще клубились облака пыли, и сновали набежавшие рабочие. – Тебя, видно, какой-то особо зловредный чуср хранит – если бы балка ту ржавую решетку над стоком не проломила, лежал бы ты сейчас там же, с остальными, такой же тихий, плоский и некрасивый.
Яман даже нашел в себе силы усмехнуться, только смешок вышел какой-то нервный, тонкий и даже жалобный.
- Где Шрам? – спросил он по привычке, и осекся. Шрама тут не было и быть не могло – он сегодня должен был торчать в ремонтном блоке. То ли «крота», вчера заклинившего, чинить, то ли монтеров исповедовать, то ли все одновременно.
- Позвали уже, - откликнулся Кубва. – Ну так ты встаешь, или мне тебя на ручках нести, принцесса?
Яман глубоко вдохнул, проверяя, прекратилось ли назойливое бульканье в легких, медленно выдохнул и ухватился за протянутую черную лапищу. Кубва рывком поднял его на ноги, и перед глазами у Ямана на мгновение потемнело. Он прикрыл глаза, дожидаясь, пока бешеная пляска стен и пола прекратится, а когда открыл – то подумал, что Шрам и правда умеет читать мысли.
Его кресло, окруженное несколькими сопровождающими, было видно издалека, и появление этой процессии больше смахивало на официальный визит, такой, как в кино показывают. Только там в креслах обычно злодеи рассекали.
Оставив Ямана, Кубва скорым шагом подошел к креслу и, наклонившись, быстро и негромко заговорил, указывая на завал так, словно Шрам мог его увидеть. Яман прищурился – в полумраке забоя Шрам выглядел пугающей тенью, но на оливково-смуглых щеках явственно проступила прозелень, различимая даже в мутном свете полудохлых фонарей. Кубва этого, похоже, не заметил – а может быть, списал на игру света. А может быть, просто не привык так внимательно вглядываться в покрытое рубцами лицо, улавливая малейшие изменения.
Может быть, может быть… В любом случае, пора было вмешаться.
- Я рад, что ты в порядке, Яман, - ровно сообщил Шрам, стоило тому подойти поближе. Показалось – или в спокойном, холодном голосе и правда промелькнуло что-то, похожее на искреннюю заботу?
- Да что мне сделается, - Яман пожал плечами и позволил себе коснуться смуглых изуродованных переломами пальцев. Те были холодные, липкие и на мгновение сжали пальцы Ямана так отчаянно, как будто это сам Шрам схлопотал по башке балкой и нырнул в ледяной сток. На самую долю секунды – Яман только и успел подумать, что сейчас без пальцев останется, - как скрюченная лапа разжалась, выпустила, и только ноющие кости напоминали о том, что только что произошло.
Чего он так испугался, Шрам-то, который даже самой смерти не боялся?
А Шрам, убедившись, что чусры Ямана все-таки не побрали, направил кресло прочь, к брезенту, на котором скулил Джим, и около которого хлопотал Эдвин. Проводив его взглядом, Яман повернулся ко входу в забой. Тот сейчас напоминал разворошенный муравейник, собранный какими-то здоровенными механическими муравьями, вроде тех, каких в фильмах ужасов про нихонское вторжение показывали. Между камней и обрушившихся блоков из скалобетона торчали обрывки труб, из которых сочился пар и текла вода, свешивались провода и торчала гнутая арматура. Пыль уже осела, перемешавшись с испарениями, и теперь жидкой грязью липла к штанам и рукам техников, лазавших по камням и балкам.
- Что дальше? – Яман обернулся к Кубве, хмуро рассматривающему муравейник.
- Что-что, - раздраженно буркнул тот и сплюнул, - разбирать надо это дерьмо, иччи его через коленку. Дня на два встанем. Вот тебе и оксгены, мать твою… - он досадливо пнул валявшийся рядом камень. – Сюда человек сорок сгонять надо, разбирать, укреплять, а это три забоя вхолостую будут стоять…
- А если… - Яман раздумчиво прищурился. – Если всухую попробовать?..
- То есть? – Кубва недоуменно обернулся.
- Ну смотри, - Яман вытащил из кармана отсыревшую бумажку с начерканным на ней планом забоя. Несмываемый маркер оказался и правда несмываемым – по крайней мере, настолько, чтобы не расплыться до нечитаемого состояния.
- Вот здесь, - Яман провел пальцем по линиям, - был тот самый чусров щиток. Рвануло где-то здесь, в дальнем коридоре. Тут есть еще два вентиляционных выхода, через которые ставили временные вентблоки, но судя по тому, что внутри творилось, толку них – чуть. Перекроем, чтобы тяги не было, и внутри все, что не отсырело, будет гореть, пока кислород не кончится. Тогда отправляем через вентблоки «пауков» , укрепляем проход и спокойно разбираем завал. А дальше будем смотреть, что там. Глядишь – повезет и оксигены вытащить. Они взрыв корабля переживают, а тут – всего-то пара камней сверху упала…
Кубва повернулся и смерил Ямана долгим взглядом. По его лицу было видно, что ему очень хочется многое сказать про «пару камней», но вслух он только спросил:
- А «пауков»-то ты где возьмешь?
- Если кое-кто в своих запасах внимательно посмотрит, то парочку найдет, а больше нам и не надо, - ровно откликнулся Яман, не поднимая глаз от плана.
- «Пауков» там всего пара и есть, - хмуро ответил Кубва, - и обходятся они недешево. Поэтому лежат для самых крайних случаев.
- А сейчас случай не крайний? – Яман поднял взгляд. – Ты сам подсчитай, сколько убытков тебе доставят два «паука», и сколько – сорок овец, которые ковыряют завал вместо работы.
- Вот к твоей норме и прибавлю, - огрызнулся Кубва. – Это ваша со Шрамом была убырская идея в этих дырах шарить. Стояли они тут, стояли, и еще бы столько простояли, если бы вы туда не полезли…
- Со Шрама тоже взыскивать будешь? – прохладно осведомился Яман. – Лучше по остальным раскидай – за Шрама тебе каждый двойную норму накопает. А если узнают, что ты с него одного взять решил…
Густые черные брови старшего надзирателя сошлись к переносице. Воздух между ним и Яманом ощутимо поплотнел и даже как будто потемнел – а может быть, над головой просто очередная лампа сдохла. Кубва даже уже рот открыл, чтобы ответить, и тут со стороны завала раздался крик:
- Яман-амо! Быстрее!
Подняв голову, Яман увидел Джуна, одного из ремонтников – Джун выглядывал из вороха балок и так отчаянно махал рукой, словно пытался взлететь. Яман поспешил к завалу. Кубва, раздраженно сопя, потопал следом.
Остальное двое техников обнаружились внутри, скорчившиеся в странные позы, как два кота, пытавшихся одновременно достать мышь из одной и той же норы. Жестом велев им отвалить в сторону, Яман присел на корточки и заглянул в указанный проем. С противоположного конца трубы кто-то шевелился – то ли крыса, то ли привидение.
- …ман! – донесся глухой вопль, отчаянный и какой-то визгливый, - … щите нас… да!
Остальные звуки Яман скорее угадал, чем услышал. В трубе закопошились, показалась рука – как будто ее обладатель пытался пролезть в узкую трубу. Затем она уползла, и трубе снова зашуршало.
- Фонарь дайте, - Яман, не оборачиваясь, протянул руку за спину. В ладонь ткнулся пластиковый цилиндр, мутный диодный свет выхватил на том конце трубы светлое пятно, похожее на череп с двумя черными провалами глаз. Яман не сразу сообразил, что нахлобученный на макушку пучок бурой пакли – это мокрые рыжие волосы. А когда сообразил – сердце пропустило удар.
- Рыжий?! – рявкнул Яман. – Ты там один?!
- ..рое! …ельга и …нсент тут!
- Раненые есть?
- …а! …ман…ащите нас… да! …ут пар …ался, ды…ть …ще нечем!
Яман очень тихо, но очень грязно выругался. И, встав на ноги и чуть не ударившись головой об балку еще раз, повернулся к стоящему за его спиной Кубве. Они посмотрели друг на друга, и оба не стали озвучивать очевидное. Оба они думали обо одном и том же.
О Шраме.
Трое человек, заблокированных в завале, который постепенно затягивало дымом и газами, по мезарским меркам не были потерей. Если они бы и не сдохли до тех пор, пока не принесут «пауков», их присутствие мало бы изменило первоначальный план. Ну, превратились бы в эдакий интересный декор на стенах, залитых смолой, да и вся недолга. «Сонсарк» новых привезет – хоть три, хоть тридцать. Все, что интересовало местное начальство – нормы выработки и простои без уважительных причин. А жизни каторжников, нелюдей, преступников, изменников и пиратов, считались «сопутствующими расходами». И оставалась от них только цифра в отчетах.
Но в Шрамовой картине мира таких понятий не существовало. Люди были людьми, где бы они ни находились и чем бы ни занимались. Хоть тридцать, хоть три – помогать надо. И точка.
А слов «не могу» в его лексиконе тоже не было.
Бог не посылает таких испытаний, которых человек не смог бы вынести. Послал – значит, уверен в твоих силах. Значит, ты не спорить должен, а брать ноги в руки и идти и выполнять, что сказано.
На словах это все было так просто, что даже хотелось верить. Яман порой ловил себя на том, что и сам бы хотел в это верить иногда. Ну хотя бы ради того, чтобы совсем уж духом не падать.
Хотелось верить и сейчас. Хотя бы для того, чтобы не заводить со Шрамом долгий, тяжелый разговор о невозможном. Ни сил на это не было, ни желания, ни времени.
Яман мельком глянул на помятый план забоя, который все еще сжимал в кулаке. И выругался еще раз.
IV
- Если их возможно спасти, это надо сделать, - ровно сказал Шрам, выслушав объяснения.
Его голос звучал как обычно – ровно и холодно. Но еще в нем плескалось что-то такое… непривычное. Странное. Не поймешь – то ли жесткое, то ли наоборот, умоляющее какое-то. Яман такого никогда не слышал, даже когда Шрам по ночам расцарапывал стену, ломая ногти, оставляя алые росчерки на сером камне.
Дурной это был знак. Очень скверный.
- Тут ключевое слово – «возможно», - терпеливо повторил Кубва. Тихо так, спокойно, как будто с маленьким ребенком разговаривал. Ну или с абсолютно непроходимым идиотом.
- Сколько у нас времени? – Шрам повернул голову в сторону Ямана.
- Порядка двадцати минут, - откликнулся тот. - Было двадцать пять, когда мы начали этот разговор. Если верить плану и надеяться, что вентиляция все-таки работает, то там должна быть небольшая тяга. Для выживания этого мало, разве что агонию продлить.
- За двадцать минут можно провести полноценную эвакуацию, - резко ответил Шрам.
- Это если тебе повезет и балки над башкой не схлопнутся, - вставил Кубва.
На мгновение Яману показалось, что Шрам вздрогнул. Едва заметно, почти неуловимо. Пальцы, может быть, дернулись, и голова чуть качнулась. Яман даже не был уверен, что ему не показалось - как будто не глазами увидел, а нутром почуял. А может быть, от Шрама и правда только что разошлась волна чего-то… неправильного.
Киборги умеют бояться?
Вроде не должны.
По крайней мере, те, что Яману встречались, умели только то, что им в башку зашили: пилотировать корабли, штопать раны или наоборот, наносить их с виртуозной легкостью лишенных эмоций садистов.
Что там внутри у Шрама заклинило, Яман не знал, и проверять сейчас было некогда. Поэтому он просто коснулся рукой худого, неровного плеча, стараясь, чтобы этот жест был больше похож на привлечение внимания, чем на поддержку. Но плечо под пальцами расслабилось.
- Вот и надо действовать, пока они не схлопнулись, - Яман встряхнул свернувшуюся бумажку и ткнул в нее пальцем. – Вот здесь, через две стены, есть решетка, через нее ремонтных дронов запускали. Если я правильно помню, как они выглядят, эти дроны, то человек туда пролезет. То есть, теоретически те, кого заблокировало в забое, могли бы выбраться.
- Сами не вылезут, - Кубва покачал головой, - решетка в потолке, снаружи не открыть – там защита от дураков, которым взбрендит через нее удрать. К тому же, у них там как минимум один раненый.
- Значит, надо отправить туда кого-то. Кубва, шевели извилинами чуть активнее, у нас семнадцать минут времени в запасе. И то – если я в расчетах не ошибся.
- И кто туда полезет, ты, что ли? – вскинулся надзиратель. – Кого ты заставишь туда лезть и рисковать собственной шкурой? А техники мне и тут пригодятся. Говорю я тебе – брось ты свою благотворительность. Не та тут ситуация, чтобы в героя играть.
Яман на мгновение умолк. Раздумчиво оглянулся на завал. Посмотрел на Шрама, сидящего в кресле с такой ровной спиной, словно он только что проглотил металлический лом.
- Моя идея – мне и лезть, - проговорил Яман, поворачиваясь к Кубве. – В конце концов, мне сегодня везет как утопленнику, - он невесело хохотнул, - да и дольше объяснять будем, куда лезть и что делать.
- Сдурел? – глухо поинтересовался Кубва, но добавить ничего не успел – его пальцы сжала тонкая смуглая рука.
- Разреши ему, Люсьен, - тихо попросил Шрам. Просто попросил, без этих своих гипнотических штучек. Кубва нахмурился. Его вообще на весь Мезар, кажется, только Шрам по имени и называл. И уж точно был единственным, кто мог назвать его по имени и не заржать, рискуя получить увесистый хук справа. Даже Яман, которому доводилось общаться с самыми разными людьми, далеко не сразу сумел сопоставить певучее девчачье имя и хмурую чернокожую громадину.
А у Шрама это получалось как-то легко, даже интеллигентно. Вот что значит – священник. С нетрианской пупырчатой жабой, наверное, и то будет миндальничать.
Кубва смерил Шрама мрачным взглядом, помедлил, как будто пытаясь одновременно выполнить два противоречащих действия – рявкнуть на зарвавшуюся овцу и не оскорбить бодхисатву, - и, наконец, тряхнул рукой, сбрасывая чужие пальцы.
- Ладно уж, чусры с тобой, - буркнул он, - и иччи с вами всеми. Но учти, Яман, если ты там в трубе застрянешь – пеняй на себя. Я отдам приказ перекрыть воздухоотводы в любом случае.
- Спасибо, - Яман лучезарно улыбнулся, сам не зная, зачем – то ли чтобы позлить Кубву напоследок, то ли чтобы самому не так кисло было.
Пока нашли подходящий трос, пока Яман закреплял на бедре пенал с инструментами, пока проверял, на месте ли нож и не подпускает ли лишнего ребризер, прошло еще несколько драгоценных минут. И когда Яман подошел к завалу, у него в распоряжении оставалось двенадцать минут. Ровно столько же оставалось и у Шрама на то, чтобы поговорить через отверстие с теми, кто застрял за завалом.
- Мне все равно, что ты им скажешь, - заявил Яман, сматывая веревку, - проповедуй, исповедуй, ври, но чтобы к моему приходу они были спокойны и послушны, ясно? Потому что у меня уже не будет времени на душеспасительные беседы.
Он ожидал достойной отповеди, замечания, что ложь во время проповеди есть страшный грех, да хотя бы просто каких-нибудь напутственных слов. Но Шрам не сказал ничего, только коснулся его пальцев и вместе с креслом направился к проему между балок.
И от этого на душе стало скверно. Да и лицо у Шрама стало какое-то странное. И опять – тошнотно-зеленое.
Но разорваться между всеми ними Яман не смог бы, даже если бы и сам стал бодхисатвой.
- Кажется, я знаю, за что тебя сюда отправили, - раздался за спиной хмурый голос.
Яман, наклонившийся, чтобы подтянуть шнурок на ботинке, с трудом удержался от того, чтобы вздрогнуть. Помедлив на мгновение, чтобы натянуть более-менее спокойное выражение лица, Яман обернулся, встречаясь глазами с Кубвой.
- За что же? – спросил Яман как можно спокойнее.
- Да тоже, небось, достал там всех до зеленых чусров в печенках, - Кубва указал глазами на потолок.
Яман усмехнулся и, последний раз проверив крепление ножа, подошел к обвалившимся балкам.
- Ты недалек от истины. Подсади?
В трубе было слякотно, душно и так отчаянно воняло дохлыми кошками, что от ребризера не было почти никакого толка. После всех проведенных на Мезаре недель Яман был уверен, что в вони некоторым образом разбирается. Но чем глубже он уползал в трубу, тем крепче становился запах. Линзы ребризера то и дело запотевали, по лицу струился пот, промокшие перчатки проскальзывали по склизкому полугнилому пластику. Остановившись, чтобы перевести дух и расслабить ноющие от напряжения мышцы, Яман опустил глаза и выругался.
Трубы здесь были даже не из металла, который бы тихо проржавел и упокоился с миром. Воздухопровод, видимо, начинали прокладывать как временный, и явно не предполагали, что он превратится в постоянный. Обычно гибкие временные трубы делали из поропласта, достаточно дешевого, чтобы закупать в промышленных масштабах и достаточно плотного, чтобы трубы протянули денек-другой, пока забой осмотрят и решат, стоит ли тянуть туда полноценную вентиляцию. Но для субстанции, чавкающей под пальцами, подобрать название Яман так и не сумел. По крайней мере, такое, которое можно было бы повторить прилюдно и вслух. Труба, казалось, не просто разлагалась, а еще и агонизировала. Покрывавшая стены плесень чуть заметно светилась в полумраке, и проседала под пальцами, как отсыревший мох. А под ней трещал и обваливался сгнивший пластик.
Чем глубже уползал Яман внутрь, тем сильнее его беспокоила мысль, выдержит ли эта труба четверых людей. И выдержат ли эти трое, запертые сейчас в заваленном забое, обратную дорогу?
Желание выжить порой творило чудеса, но лимит сил был даже у Шрама – что уж тут говорить о простых мирянах…
Темнота и духота становились все крепче, труба периодически вибрировала. А может быть, просто самого Ямана начинало укачивать – чем глубже он забирался, тем отчаяннее чувствовал себя крысой, проглоченной питоном.
«Даже если тебя сожрали, всегда есть как минимум два выхода», с мрачной иронией подумалось Яману. Шуточка была не ахти, но придала сил проползти еще несколько метров, не отвлекаясь на мрачные мысли.
Впереди тускло блеснули два огонька. Яман поднял голову и свет его налобного фонарика выхватил что-то маленькое, черное, лоснящееся, тут же сиганувшее куда-то прочь, в темноту. Яман не был уверен, что это «что-то» ему не примерещилось – и если так, то времени у него почти не осталось. Сначала начнутся галлюцинации, затем подступит паника, и он полностью потеряет над собой контроль. А если ребризер отстегнется, он сдохнет от окружающей его вони через пару минут. И это будет очень, очень тяжелая и неприятная пара минут.
Адреналин отогнал страх, и Яман пополз дальше, недовольно думая о том, что никогда раньше не замечал за собой клаустрофобии.
Впрочем, раньше ему и не приходилось ползать по загаженным трубам, рискуя своей жизнью ради каких-то отбросов.
Эта мысль заставила Ямана усмехнуться.
В самом деле, что на него нашло? И впрямь, видимо, крепко по голове приложило. Сначала трюм «Сонсарка», в котором пришлось наводить порядок, теперь Мезар, где главный надзиратель едва справлялся со своими обязанностями…
«Тебе-то что до его обязанностей? Тебя сюда подыхать отправили».
Внутренний голос был трижды прав. Обязанности Кубвы на Ямана не распространялись, и впрягаться в эту упряжку его никто не заставлял. От него всего-то и требовалось, что махать киркой, вести себя хорошо и не задавать лишних вопросов. А всякая ерунда типа попыток протянуть подольше, обеспечить себе какую-то безопасность и бесперебойное удовлетворение базовых потребностей, в его обязанности точно не входила.
«А ведь тебе обещали сохранить жизнь…»
А если бы его убили, то кто бы сейчас заботился о Шраме?
Не то, чтобы Яман рвался к власти – не то тут было место, чтобы по чужим головам наверх карабкаться. Помойка – она и есть помойка, хоть ты в ней король, хоть бессловесный мусор. Что внизу в коробке жмешься, что наверху на троне из старого кресла сидишь – а все равно кругом помойка, вонь и тухлая жратва. Да и терять уже толком было нечего.
Но видеть оскотинившихся, отчаявшихся людей он все равно почему-то не смог. И осталось ему две дороги – либо на самое дно, либо на самый верх.
И Яман полез наверх. Потому что там, наверху, не было никого, кого можно было бы там оставить, кому можно было бы доверить управление и спать себе в уголке на койке спокойным сном раскаявшегося грешника. Пришлось снова превращаться в того, кем был, вспоминать, как это, надевать привычную маску, входить в привычную роль. Пугать. Уговаривать. Убеждать. Ломать носы и выбивать зубы, если все остальное не помогало.
Доставалось, конечно. Серьезно доставалось. Яман уж на что был живучий, и то порой малодушно жалел, что нельзя было отлеживаться. А отлеживаться хотелось. Иногда – свернувшись клубком, отвернувшись лицом к стене, тихо скуля, как скулили оттраханные овцы.
Сначала его не замечали. Каждый, кто падал вниз, в трюм, в первые дни пытался отбить себе место потеплее, доказать, что он еще человек. И каждому его место объясняли очень быстро.
Но Яман продержался два дня, три, четыре, затем – неделю. И его стали замечать.
А потом – бояться.
А потом начали уважать, и к его койке стали сползаться те, кто первыми признал в нем вожака. Например, Рыжий – один из тех, что сидел сейчас в забое и вел душеспасительные беседы со Шрамом через дыру в стене, - он-то как раз одним из первых к Яману переметнулся. Дождался, когда того в очередной раз отмутузят как следует, помог добраться до койки и предложил свою помощь. Он вообще в тот день – или что там было, вечер? – слишком много трындел, а у Ямана слишком быстро все перед глазами плавало, чтобы вслушиваться в эту трескотню. Он смутно помнил, что Рыжий наплел насчет того, что был военным санитаром, и вроде как даже согласился быть обязанным. Все, чего ему тогда хотелось – чтобы ребра перестали болеть, а зудящий над ухом придурок наконец-то заткнулся.
Однако Рыжий и правда что-то такое наколдовал, от чего отбитая печень легла на место, селезенка распрямилась, а заложенный нос отложило. По крайней мере, дышать стало легче, а опухшая переносица уже не занимала половину видимости, закрывая обзор. Даже жить опять захотелось. Особенно, если с койки не вставать.
С тех пор так и повелось – Ямана били, Рыжий дожидался, пока очередная свара закончится, неслышно возникал откуда-то сбоку, помогал доползти до койки, вправлял на место все, что поддавалось вправлению, и исчезал опять, чтобы глаза лишний раз не мозолить.
А потом бить стало некого. Потом все уяснили, что Яман тут главный. Но толк от Рыжего по-прежнему был, особенно, когда гравитацию в очередной раз отключали. А еще, как потом узнал Яман, имя у Рыжего все-таки было. Звали его Норман. И это была единственная информация, - ну, кроме той, про санитара, - которую Рыжий соизволил о себе сообщить.
Яману этого было достаточно. А остальным и того не требовалось.
«Хельга и Винсент тоже здесь», сказал Рыжий через дыру, пока еще мог внятно изъясняться.
И мысль о том, что Хельга жива, тоже приятно грела. Толку от этой девицы, прямо сказать, было не так уж и много, разве что пальцы у нее оказались достаточно ловкие, чтобы с техникой справляться. Яман подозревал, что именно ловкие пальцы Хельгу до каторги и довели. А еще ее щуплая комплекция – на вид и пятнадцать-то не дашь, - позволяла пролезать в дырки, трещины, забираться в трубы и под крышки. Поэтому Яман ее и гонял по шахтам, как ручную крысу – пролезть, достать, принести обратно. Но помимо пальцев, у Хельги было и еще одно полезное качество.
За ее спиной стояла Дениз. А с Дениз Яман предпочитал дружить.
На каторгу они угодили одновременно. Только Яман мужскую половину трюма выдрессировал, а Дениз баб построила. Никаких высоких целей она, конечно, не преследовала, о бесхозных овцах не заботилась и калек не подбирала. Но бабы ее уважали и слушались.
Ссориться с бабами Яман, понятное дело, не собирался вовсе. Мужики промеж себя еще договориться могут, а бабы – те вообще машины для убийства. Промеж дерутся реже, но уж если дерутся, то насмерть. И когда новоприбывших с «Сонсарка» запустили внутрь и разогнали по кельям, Дениз и Яману попыталась объяснить его место. Вот только взгляды у них разошлись радикально, и пришлось Яману наплевать на свое воспитание и ударить в ответ. Не то тут было место, чтобы политесы разводить. Хотя, конечно, в душе он оставался джентльменом, и Дениз бил тоже по-джентльменски – не насмерть, не по лицу, не в живот. Зато по заднице хлопнул с превеликим удовольствием. Оценила ли Дениз его рыцарство, или же просто через задницу быстрее доходило, но тем не менее, пользы от нее с тех пор было больше, чем вреда. Девок, по крайней мере, своих в узде держала, избавляя от возможных проблем. Даже пару раз к нему в келью приходила. И целовалась жестко и требовательно, как будто супружеский долг пришла стрясти, вместе со всеми накопившимся процентами.
Истосковалась по равным. Устала от слабаков. Хотела хоть на десять минут лидерство уступить, плечи расправить. Яман не возражал.
Он к ответственности привык.
За Хельгу он тоже считал себя в какой-то мере ответственным – в конце концов, если бы не он, чусра с два она б туда полезла, - и когда уже не оставалось сил на то, чтобы подбадривать себя самоиронией, самокритикой и перспективами застрять в загаженной трубе, Яман думал о головомойке от Дениз. В основном – о поводе еще раз как следует ее отшлепать и сказать, что это была самооборона.
И от таких мыслей сил хватало еще на несколько метров.
А с каждым пройденным метром утекали и драгоценные секунды.
Рыжий сказал, что у них там есть раненые. Кто именно, он не уточнил, и теперь Яман корил себя последними словами, что не справился об этом заранее. Винсент Балабол, третий из запертых в забое каторжан, был здоровенным детиной, на которого даже Кубва снизу-вверх смотрел. Одной рукой поднимал столько, сколько остальные поднимали по двое, а то и по трое. Правда, интеллектом Винсент не отличался, и вообще больше походил на дрессированного медведя, выполнявшего команды, и ворчавшего, если за ухо подергать. И потому и работник из него выходил что надо – по команде «Винс, неси» Балабол мог вынести даже жбан с ядерными отходами, не поморщившись. Поболтать вот любил, разве что, за что Балаболом и прозвали. Уже седой мужик был вроде, а любопытный, как ребенок – по сто вопросов мог задать, причем на половину сам же и ответы находил. Очень самодостаточный человек – сам спросил, сам ответил, сам себя похвалил – и дальше работать.
Зла Балабол никому не причинял, его и в драку-то втянуть не каждому удавалось. Поэтому на его болтовню просто внимания не обращали. Разве что за спиной, негромко, удивлялись, как мог на каторгу угодить мужик с мозгами дошкольника.
Яман тоже сначала удивлялся. Потом как-то поработал с Винсом в одной смене, разглядел как следует. И шрамы на бритой башке тоже разглядел – тонкие такие, аккуратные, словно кто-то у Винса на черепушке лезвие стеклореза проверял. На шрамы эти никто внимания не обращал – тут у каждого своих хватало. Поэтому Яман его про шрамы не спрашивал, и другим ничего не говорил. Задумывался порой, что такого Винс умудрился узнать и наворотить, что ему треть мозга удалили, но вопросов не задавал. Раз Балабол оказался на Мезаре – значит, ничего хорошего.
Но вместе с куском мозга у Винса и критическое мышление оттяпали, и если он сейчас ранен и испуган, то проблем от него не оберешься. Только и надежды, что Шрам сумеет его успокоить, пока Яман тут ползает.
Ребризер запотел окончательно, и освещенная фонариком труба превратилась в мутную черноту с белым пятном посередине. Яман набрал полные легкие воздуха, и, задержав дыхание, наскоро протер стекло изнутри. Натянул маску обратно, выдохнул – на губах остался кисловатый привкус, - и пополз дальше.
Время подходило к концу, а до решетки было все еще было не близко, и Яман поймал себя на том, что всерьез начинает беспокоиться. Не только за себя, но и за тех троих, запертых в забое, которым Шрам сейчас втолковывает, что их вот-вот вытащат. И за самого Шрама, который, случись что, будет себя поедом жрать.
Так и не научился воспринимать каторжан как вещи. У Кубвы выходит, а у Ямана – нет. То ли Шрамовы проповеди так накрепко в башке засели, то ли…
Яман усмехнулся и стекло ребризера снова покрылось испариной.
Вот ведь странное у Господа чувство юмора. Им со Шрамом не то, что над общим делом корпеть, им по одной дорожке ходить не светило бы, не окажись они тут, в Могиле. Не распознай друг в друге сородичей. Как в зеркале друг друга видели, только вот зеркало в случае Ямана кривое выходило, а Шрам вообще своего отражения не видел. Он-то тут, в отличие от Шрама, за дело, и за ним не прилетит целый отряд священников, который небось там, наверху, уже все ноги сбил, его разыскивая. И, если вдуматься, Шрам ему не то, что помогать не обязан, а очень даже наоборот…
Яман помотал головой, отгоняя непрошенные мысли. Вот уж для чего-чего, а для этого сейчас точно не место и не время.
На часах оставалось три минуты, когда в трубе посветлело. Яман замер на мгновение, чтобы убедиться, что голоса, раздававшиеся впереди, ему не показались, и с удвоенной силой пополз вперед.
V
С решеткой пришлось поковыряться – болты проржавели и прогнили, рассыпаясь под пальцами в труху. После пары тщетных попыток их выковырять, Яман расковырял их ножом. После нескольких ударов локтями решетка вывалилась вместе с кусками потолочного покрытия, ржавчиной и каплями затхлой воды. Сдвинув ребризер, Яман подтянулся и выглянул в дырку. Тусклый свет фонарика выхватил обломки балок, влажно блестящие камни, клубящийся между ними пар – и, словно призрак, сквозь него показалось бледное мокрое лицо. Яман направил на него фонарик и человек закрыл лицо рукой.
- Винсент! Норман! – закричал он, и Яман узнал голос Хельги.
Зашуршало, загремело, из клубов пара, словно морские чудовища из древних сказок, выбрались еще двое – худощавый мокрый человек в рваной одежде, похожий на жертву кораблекрушения, и огромная, влажно лоснящаяся туша, покрытая кровью.
- Яман! – «утопленник» поднял голову, убирая с лица прилипшие рыжие волосы. – Иччи б тебя разодрали, почему так долго?!
- Как получилось, - огрызнулся тот, переводя фонарик с одного на другого. – Раненые есть?
- Винсенту бок порвало, - Рыжий кивнул на тушу, неловко копошащуюся среди обломков. – Я вроде цел, Хельга тоже.
- Жить буду, - подтвердила девушка, когда луч фонарика снова уперся ей в лицо.
- Лезешь первая, - коротко велел Яман и потянулся было за веревкой.
- Яман! – позвал Рыжий. – Какого чусра? Давай Винса сначала поднимем! Он же не заберется сам с такой раной!
- Хельга лезет первая, - жестко повторил Яман. – А ты за ней. Или я ухожу.
Они заорали все трое – Рыжий все еще пытался что-то донести, Хельга требовала спустить веревку, а Винсент – тот просто ревел, как подстреленный медведь.
- А ну заткнулись все трое! – рявкнул Яман. – Повторять два раза не буду, времени на концерты у вас нет. Либо делаете, как я сказал, либо дохнете все трое.
- Яман, спусти веревку! – истерично завизжала Хельга.
- Спускай, - хмуро крикнул Рыжий.
Яман спустил конец веревки, и Хельга тут же полезла по ней, ловко, как кошка. Рыжий стоял наготове, но помощь девушке не понадобилась. Она с альпинистской ловкостью поднялась и Яман втащил ее в трубу.
- А теперь вперед, на первом повороте налево и вперед до конца, - сухо бросил он, снова спуская трос.
- А фонарик? – спросила Хельга как-то по-детски жалобно.
- Обойдешься, самому нужен. – Яман придержал трос, натянувшийся под весом Рыжего. – Некогда было бегать и собирать вам пайки. Давай же! – повысил он голос, поднимая глаза. – Прямо, налево, прямо, не собьешься! Пошла, пошла!
Хельга шмыгнула носом и поползла прочь, вскоре окончательно скрывшись в темноте. Яман еще успел тихо попросить всех чистых и нечистых, чтобы с ней посреди трубы не случилась истерика, и тут в проеме показались мокрые рыжие вихры. Яман повторил объяснение маршрута и скинул трос обратно.
- Обвязывайся, Винс! – крикнул он. – Обвязывайся и лезь наверх!
- Тебе нужна помощь? – спросил из темноты Рыжий.
- Мне нужно, чтобы хоть кто-то из вас отсюда вылез. Встретишь там Хельгу по дороге – подпихни, если застрянет.
Впереди зашуршало – Рыжий пополз прочь. Он никаких признаков паники не выказывал, и Яман надеялся, что он сумеет привести Хельгу в чувство. В конце концов, она маленькая, а он спокоен – они оба не застрянут, перекрыв пусть остальным.
Винсент сопел и кряхтел, поднимаясь по веревке, то и дело сползая вниз, и несколько раз едва не утащил Ямана за собой. Стоило больших трудов подтащить его наверх, и Яману пришлось раскорячиться в трубе, упираясь руками и ногами. Наконец, Винсент с оханьем забрался в дыру, покрытый кровью и ржавчиной, воняющий потом и ужасом.
- Прямо до первого перекрестка, - бросил Яман, - дальше подскажу. Давай, Винс, тут недалеко. Я за тобой.
Винсент что-то буркнул и пополз в темноту. Фонарик Ямана освещал только две грязных ноги в форменных ботинках и покрытый кровью и ржавчиной зад, занимавший почти все пространство. Гнилой поропластик трещал под их весом, чавкала побуревшая от крови плесень.
Яману показалось, что прошла целая вечность, прежде чем туша впереди резко остановилась.
- Что там, Винс?
- Тут дыра, - пророкотал Балабол, поерзав на месте. – Справа дыра. И слева дыра. И прямо тоже дыра.
- Налево, Винс. Налево.
Туша закопошилась и поползла вперед. Крови под пальцами становилось все больше, и Яман задумался о том, хватит ли ему сил, чтобы пропихнуть Винса вперед, если тот потеряет сознание в трубе. И как долго сам Яман продержится в вонючей духоте, если все-таки не хватит.
Перед глазами поплыло – то ли от духоты и вони, то ли от запоздалого испуга, то ли из-за удара по голове. Яман полз вперед, почти не помня, куда, откуда и зачем, ориентируясь только на маячащие перед лицом ботинки, на которых в свете фонарика влажно блестела грязь. Чернота перед глазами то сгущалась, то рассеивалась, подошвы ботинок то расплывались, то ли снова становились такими четкими, что сырые блики на них резали взгляд.
А потом они и вовсе исчезли, тоннель посветлел, завертелся, и Яман рухнул вниз лицом, больно ушибив нос. Кто-то ухватил его за руки, бесцеремонно куда-то потащил, как мешок, и свалил у стены. Рядом мельтешили какие-то люди, кто-то что-то говорил, кто-то хлопал его по плечу, трепал по волосам, потом чьи-то горячие пальцы принялись растирать запястья, а в руки ткнулась металлическая фляжка. Яман машинально отхлебнул из нее, прежде чем успел сообразить, что делает, и горло, а затем и брюхо обожгло изнутри огнем. Перед глазами возникло лицо Хельги, и по ее щекам текли слезы, оставляя светлые полоски на пятнах грязи. Хельга что-то говорила, улыбаясь сквозь слезы, а потом ухватила его за уши, как за мебельные ручки, заставила запрокинуть голову и чуть не задушила долгим благодарным поцелуем.
То ли выпитое возымело действие, то ли поцелуй Хельги оказался животворящим, но перед глазами перестало плавать, а шум моря в ушах затих. Яман помотал головой, и затылок откликнулся болью, а перед глазами окончательно прояснилось.
- Вот же живучая ты холера, - с чувством проговорил Кубва, нависая над ним. – Вот эдак захочешь тебе башку открутить, а с первого раза-то и не выйдет…
Яман хрипло рассмеялся и тут же закашлялся.
- Вентиляционные трубы сейчас блокируют, - продолжил Кубва, - и если твой план с «пауками» себя оправдает, то я окончательно уверую в то, что ты – нечистый дух, Яман.
- У духов голова не болит и жрать им не хочется, - веско заметил тот, потирая гудящие виски, - да и от Шрамовых молитв я вроде бы до сих пор не сгинул…
От мысли о Шраме перед внутренним взором всплыло побледневшее до прозелени смуглое лицо, исполосованное рубцами, и Яман тут же забыл о головной боли.
- Шрам где?
- Спасенных тобой каторжников учит правильно молиться за твое здоровье. Так что ты уж это… - Кубва поморщился, - постарайся не сгинуть в ближайшем будущем. А то я за тобой весь твой бардак разгребать не нанимался.
С этими словами надзиратель развернулся и зашагал прочь. Яман усмехнулся, но великодушно не стал кричать ему в спину что-нибудь вроде «и я тебя тоже люблю». У владыки Мезара с выражением чувств было еще хуже, чем у Шрама.
Яман похлопал по карманам и выудил из одного из них мятую пачку сигарет. Те слегка скукожились, но в сигаретах главным была не форма, а содержание. Отыскав в кармане спецовки зажигалку, Яман подкурил и несколько раз с наслаждением затянулся, выгоняя из легких затхлую вонь вентиляционных труб.
Движение сбоку он скорее угадал, чем увидел, хотя знакомое кресло подъехало к нему практически вплотную.
- Ты жив, Яман, - в спокойном голове зазвенели непривычные нотки.
- Как видишь, - тот развел руками и тут же осекся. Неловко коснулся острого колена, успев только подумать, но не сказать – и поверх его руки легли смуглые скрюченные пальцы. Шрам услышал, каким-то шестым, седьмым, ведьмацким чувством почуял и принял безмолвные извинения.
- Я рад, что тебе это удалось, - продолжил Шрам, не давая повиснуть неловкой паузе.
- Ты сомневался? – Яман хмыкнул.
- Я… - брови на израненном лице изогнулись, и лицо Шрама приняло странное выражение. – Я не был уверен, честно говоря.
- В том, что я полезу в эту дыру?
- Нет, в этом я не сомневался. Но я не был уверен, что тебе удастся.
- Вот так-так. А как же твоя вера, Шрам?
- На одной вере не всегда можно выбраться. – И опять в ровном голосе промелькнуло что-то странное. Как будто тень всколыхнулась под этой ледяной коркой.
- Ну, ты уж давай, верь в меня. А то совсем кисло будет, - Яман затушил окурок прямо об стену и пристроил голову Шраму на колени, устало закрывая глаза. Никотин притупил чувство голода, дурнота и злость сменились усталостью и равнодушием. Ничего не хотелось – ни говорить, ни шевелиться.
Тонкие горячие пальцы пробежали по затылку, прочесали волосы, ощупали гудящий затылок, бережно касаясь того места, куда Ямана поцеловала балка. Легкие, едва ощутимые касания не причиняли боли – казалось, как будто Ямана осторожно ощупывает усиками какое-то диковинное насекомое.
- Ты там что, мозги ищешь? – сонно хохотнул он.
- Покажись медику, Яман, - серьезно ответил Шрам. – Мне не нравится твоя голова.
- И на том спасибо, а то кое-кому я не нравлюсь весь, - Яман повозился, устраиваясь поудобнее, не открывая глаз. Все-таки колени у Шрама были отвратительно костлявые. А тонкие пальцы, снова коснувшиеся волос, мазнувшие по вискам, отгоняли боль и навевали дрему.
- …можно задать тебе вопрос? – неожиданно зазвучавший голос вырвал Ямана уже почти из самых объятий сна, и тот вздрогнул, открывая глаза.
- Я слушаю.
- Мы разбирали с тобой слабые и сильные стороны каждого еще там, в трюме «Сонсарка». И ты никогда не говорил, чем занимался до каторги. Но, судя по всему, ты разбираешься в горняцком деле? Оно было твоей специальностью?
- Ты тоже не больно-то о себе рассказываешь, - Яман фыркнул и поднял глаза, опираясь подбородком на руки. – Но, если тебе интересно – нет. Моя специальность – экономика и менеджмент энергопромышленных систем. По крайней мере, так в дипломе написано. – Он зевнул и потер лицо ладонью. – Просто кое-кто решил, что мне не повредит посмотреть на эти системы, так сказать, изнутри. Попробовать все своей рукой, приобрести пару полезных навыков.
- Это было мудрое решение, - Шрам кивнул. - А теперь может быть ты все-таки покажешься медикам?
- Покажусь. Непременно покажусь. Просто сделай мне одолжение – не шевелись минут пятнадцать, хорошо?
Получив утвердительный ответ, Яман снова пристроил голову на костлявые колени и прикрыл глаза. Уже проваливаясь в дрему, он подумал, что даже если чувства юмора у Господа нет, то уж во всяком случае, ирония ему точно не чужда.
